«СГ» следит за мексиканскими приключениями нашего корреспондента Анастасии Кравцовой. В этот раз девушка описала свои приключения в другой латиноамериканской стране — Гватемале.
Автобус пробирается по горам, прорезая серпантинные ущелья. На гватемальские горы спускается ночь, а вместе с ней — холод и дождь. В Центральной Америке, несмотря на то, что это тропики, а вокруг - джунгли, вечера на высоте холодные. И усталые путники, которые движутся к своей цели на перекладных, немного ежатся от вечернего воздуха на очередном пустынном перекрестке и кутаются в припрятанные в сумках платки и кофты. В автобусах, которые местные называют «чикен басами» от английских слов «чикен» — цыпленок и «бас» — автобус, — в этих автобусах по дороге стоит полный хаос. Люди, похожие на индейцев, занимают широкие сиденья, садясь на них по три, а то и четыре человека и начинают громко разговаривать. Женщины бегут к автобусу с корзиной какой-то крупы на голове и тюками за спиной. Водитель на секунду тормозит, помощник водителя бежит к задней двери и по специально приделанной лесенке взбирается на крышу автобуса и укладывает туда вновь принесенные корзины и вещи. У следующего перекрестка, еще на полном ходу автобуса, помощник опять лезет на крышу, чтобы сбросить с нее тюки пассажиров, собирающихся выходить, и не терять драгоценного времени на остановки. Хлоп — и мешки уже на земле. «Андале! Андале!», — «вперед!», кричит помощник, и автобус снова укатывает в путь.
— Когда дороги размывает дождем или с гор сходят сели, то и эти автобусы перестают ходить, — рассказывает о Гватемале попутчик — европеец. — Люди живут здесь бедно, денег у них много нет, поэтому нормальных дорог они не могут построить. И автобусы здесь такие — старые школьные американские. Гватемала давно еще закупила у США ненужные им автобусы, и катает теперь на них всю страну. Это самый дешевый и распространенный вид транспорта.
Несмотря на то, что транспорт дешевый, местные водители, видя в нас, в первую очередь, белых людей — европейцев или американцев — у которых всегда должно быть много денег, пытаются нас всячески обмануть: называют цену, в два или три раза выше стоимости билета, грозят, что если не положишь рюкзак на крышу «чикен баса», а оставишь его в салоне, то придется платить баснословные деньги за рюкзак. Но вдвоем уже легче, и мы с попутчиком из Бельгии отвоевываем свою законную цену на билет и даже рюкзаки, которые остаются лежать с нами.
Едем, за окном спускаются сумерки, моросит дождь, европеец неспешно продолжает свой рассказ о здешних людях. С ними он знаком не понаслышке. Его жена, к которой он сейчас едет, работает здесь как представитель международной организации «Врачи без границ». За время работы она столкнулась со многим, что в нашем сознании может не укладываться, во что поначалу может не вериться.
— Детская жизнь здесь не очень ценится, — рассказывает попутчик и видит удивление в моих глазах. — Детская смертность до сих пор высока. Ценятся взрослые рабочие руки, которые могут зарабатывать на хлеб. Если заболел взрослый человек, его могут быстрее начать лечить, потому что он взрослый — хотя они вообще не любят больницы и многих приходится уговаривать туда ехать. А маленькие умирают очень часто.
— Но ведь как?!! Где же их матери?!! Они же должны заботиться о них, чтобы не дать им умереть!
— Рождаемость здесь очень высокая, — говорит попутчик, — и все дети в детстве болеют. Это для нас кажется естественным и понятным — с пеленок заботится о ребенке и чуть он простудился бежать в больницы, тратить огромные деньги на лекарства, делать все, чтобы он жил, даже если он родился хилым. А здесь — по-другому. Особенно в глухих деревнях и селениях, где индейцы живут еще по своим законам и собственным верованиям... Детей в семье много, если кто-то сильно заболел, они обычно не бегут сломя голову сразу лечить, а ждут — что будет. У семьи может не быть денег, чтобы отвести больного за много километров в ближайшую больницу или заплатить за лекарства. Или они решат, что лучше не вмешиваться, а как судьба распорядится. Вот бывает из-за промедления, из-за нежелания взрослых все делать быстро дети умирают. И здесь это привычное явление – потерять ребенка в возрасте 4-5 лет. Им грустно, конечно, и печально, но все заранее готовы к этому и это для них естественно, как было здесь и много столетий назад.
Те, кто приехал сюда работать с местным населением, конечно, стараются в их сознании что-то менять, уговаривать поехать в больницы, нормально лечиться, привозить им лекарства. Но иногда на это уходит много сил и времени — сознание у многих людей еще какое-то архаичное и они очень упрямы. А когда и дороги в горной местности размывает, добраться до цивилизации мешает и природа... На очередном перекрестке попутчику нужно было уже выходить — и мы прощаемся, желая друг другу спокойно добраться до цели. Гватемальская семья на соседних сиденьях говорит, что выйдет со мной на одном перекрестке — так что я не заблужусь. И мы едем дальше.
На следующее утро я приехала в городок Панахачель, который стоит на берегу озера Атитлан. Это озеро — большое, красивое, с голубой прозрачной водой, окруженное синими вулканами — считается одним из самых красивых высокогорных озер не только в Центральной Америке, но и во всем мире. Озеро заполняет собой древний большой котлован, покрытый вулканическим пеплом. В переводе с майянского языка (языка народа Майя) название «Атитлан» означает место, где радуга обретает цвета. Наверное, это правда – настолько это место природы яркое, умиротворяющее, способное подарить радость жизни.
Атитлан окружают горы и маленькие села, приютившиеся у самой кромки воды, утопающие в зарослях пальм и буйных растений тропиков. До большинства из деревень можно добраться только по озеру — на лодках, потому что дороги в скалах во многих местах не пробить. Центром жизни на озере считается городок Панахачель. Именно от него ведет автомобильная дорога через горы в другие города, и именно сюда, в первую очередь, приезжают туристы, чтобы увидеть красивый Атитлан.
На улочках Панахачеля всегда оживленно. В одном потоке с машинами ездят привычные для этих мест крохотные и шумные «мото-рикши» — маленькие мопеды с тележкой и навесом для двух- трех пассажиров. Торговцы продают уличную еду за 15-20 кетцалей — монеты, которая названа в честь священной для гватемальцев маленькой птицы кетцаля. По главным улицам прогуливаются семьи европейских и американских туристов, и местные продавцы зазывают их в свои сувенирные лавки: купить одежду, сумки и украшения ручной работы, картины, поделки, ковры и плетеные корзины.
Мимо магазинов и рынков с едой деловито ходят местные женщины. Отличить их от остальных очень легко: во-первых, выглядят они как смуглые, низкорослые и широкоплечие майянки и потомки других племен индейцев, во-вторых - они почти всегда одеты во все полосатое: полосатые юбки, блузки и шарфы, а за спиной носят хитро завязанный полосатый мешок, в котором может лежать ребенок или какая-либо другая ноша. Выбор рисунка одежды объясняется очень просто. Издревле женщины во всех селениях занимались ткачеством и самостоятельно ткали одежду для себя и всей семьи. Ткацкий станок в гватемальских деревнях состоит всего из нескольких деревянных деталей и не отличается особой сложностью, на нем можно плести несколько незамысловатых узоров. Ткани «в вертикальную полоску» — один из таких самых распространенных и любимых узоров. Женщины или их родственницы ткут себе одежду на каждый день до сих пор.
Местный народ в Панахачеле, кажется, готов работать круглые сутки напролет: парить, жарить, сновать по улицам, кричать и «бибикать», зазывать и махать руками, расхваливать товар и сбивать цену — и все для того, чтобы привлечь и обслужить как можно больше людей, похожих на европейцев или американцев.
Если пройти немного от центра к берегу озера — попадаешь уже в другой мир. Здесь больше простора и никто никуда не спешит. Древнее озеро, древние вулканы, дикие заросли леса и пальмы по берегам. Тишина и спокойствие, которые были тут и за много веков до нас. Увидеть вулканы от подножия до вершины днем или вечером – большая удача. Обычно они открыты взору ранним утром, в ясную погоду, когда еще не успели прилететь дождевые облака. Ближе к полудню облака все же собираются, и всегда укладываются лежать не где-нибудь, а на верхушках вулканов, закрывая из виду половину гор. К вечеру, особенно в летний сезон тропических ливней, на озере льют сильные дожди, и все небо затянуто серой стеной облаков. И только к следующему утру, после ливня, длящегося весь вечер и всю ночь, может опять наступить ясное утро. И снова на фоне утреннего неба откроются величественные вулканы.
Но бывает, что хорошая погода на Атитлане стоит и целый день, и тогда можно любоваться красивыми изгибами берегов на заре, под лучами полуденного солнца и в закатный час, когда маленькие и пушистые облака ползут по розовому небу на фоне черных силуэтов гор и укладываются спать на их вершины. Когда на озеро опускается ночь, в черной воде поблескивают огоньки далеких сел у других берегов, и в тумане уже трудно отличить, где кончается озеро и начинается ночное небо — все сливается в одну черную мглу.
Путешествие на моторных лодках в далекие деревни озера — интересное занятие. Маленькие села живут ожиданием очередной лодки с большой земли, которые приходят сюда каждый час, а последняя уходит в пять вечера. С этого времени в деревне начинаются готовиться ко сну. Очень узкие улочки деревень, вымощенные озерным круглым камнем, ведут к какой-нибудь маленькой импровизированной площади — большого раскидистого дерева, окруженного клумбой, и стоящей рядом церкви. Вот и весь центр местечка. Все жилые дома и хижины — в один этаж, часто ютятся уже на горных склонах — места для больших построек и огородов немного, вокруг уже подступают скалы.
На пристани деревни Сан-Маркос, куда причаливают лодки, постоянно кто-то сидит. Женщины везут продавать рыбу в Панахачель или старые мужчины решили съездить в гости в соседнее село Сан-Педро. Тут же ошиваются и два мальчика лет 8- 10-ти. Как только я вышла из лодки, мужчины-гиды, поджидающие туристов, стали мне что-то кричать: «пойдем в Сан-Маркос!», «пойдем на пляж!». Мне не хотелось идти куда-то с кем-то из проводников и платить им за это деньги. В маленькой деревне можно на все набрести самому. И тут эти два мальчугана тоже крутятся рядом и смотрят. Я решила, что детям просто интересно встречать новых людей, потому что в своем кругу общения они ограничены — деревня-то крошечная. Я иду фотографировать пристань — они следом. Я иду по тропинке в деревню — они опять следом. Спросила их: «Вы хотите прогуляться со мной?» «Да, да!» — закричали мальчики, и мы отправились в деревню вместе.
Одного звали Мигель, другого Нельсон. Мы шли по узкой улице мимо серых стен домиков, иногда завязая в грязи — там, где заканчивалась мощеная дорога. Вокруг свисали огромные пальмовые листья и пахло только что прошедшим дождем. Мигель и Нельсон рассказали, что они учатся в школе и показали свою школу. Потом мы пришли в центр села. «Вон там церковь, но фотографировать внутри ее нельзя!». Неподалеку стояло мрачное серое здание местной церкви. «Нельзя, так нельзя», — ответила я. И мы пошли дальше. Вскоре начался дождь, я открыла зонт, и мы втроем под одним зонтом зашагали вместе — снова к берегу, где мальчики обещали показать место для купания.
По дороге мне захотелось им купить что-то вкусное: думаю, такие любопытные мальчики, открытые путешественникам, наверное, они живут бедно и не едят шоколадок каждый день. И хотя шоколадки в магазинах на озере стоили дорого, я купила одну и мы ее разделили. Когда мы пришли на берег озера, чистый от камышей, я пошла купаться, а мальчики все сидели на камнях и ждали. Почему они не идут домой — думала я. Наверное, им скучно дома. После купания мы опять сидели вместе и пытались говорить.
— У вас есть братья и сестры?, — спросила я.
— Да, трое, — ответил Нельсон.
— А у тебя?
— Тоже трое, — сказал Мигель.
— А как маму с папой зовут?
— У меня только мама, — ответил Нельсон.
— И у меня только мама, — ответил Мигель.
У меня в рюкзаке оставались белые ракушки, собранные недели две назад на берегу Тихого океана. «Хотите ракушки?» «Да!» — хором сказали они и потянули свои руки за ракушками. «Вы можете сделать в них дырки и повесить на шею на нитке». Кажется, они обрадовались ракушкам. Мигель долго играл и уронил свою ракушку в озеро, после безуспешных поисков, видя, что он расстроенный, я дала ему вторую. «Ну вот, теперь можно идти на пристань, скоро уже приедет моя лодка», — сказала я. С начала моего визита в Сан-Маркос прошло уже больше двух часов. И пора было ехать домой — в город. И мы пошли обратно, они — опять следом за мной. Когда мы вернулись обратно на пристань я села на скамейку, чтобы с другими пассажирами дождаться идущей обратно в Панахачель лодки. И тут ко мне подходит старший из мальчиков Мигель и с твердостью в голосе и решимостью в глазах говорит мне одну фразу по-английски, которую он выучил очень хорошо: «Tips! Give me tips!» (Деньги! Дай мне чаевые!). Я немного растерялась. А он продолжает: «Пятьдесят кетцалей, дай мне деньги!» Я думаю: «Вот наглые дети! Если бы я знала, что они следуют за мной по пятам не просто так, я бы отказалась от их услуг. Они просят почти в два раза больше того, что мне стоило приехать сюда на лодке. А я-то, наивная, думала, что им просто интересно общаться с новыми людьми, что детям понравятся шоколадки и ракушки. А им ничего от нас не нужно, ничего не интересно, кроме денег!» — сидела и думала я про себя раздосадованная. — «И про родителей они все сочинили, что у обоих по трое братьев и сестер, одна мать и нет отца, — специально, чтобы вызвать жалость и попросить побольше денег». «Нет!», — говорю я — «Я не могу вам дать такие деньги. У меня их нет». Тон Мигеля постепенно начинает сменяться на жалобный и теперь он уже не требует, а жалобно просит: «Сорок кетцалей, пожалуйста! Тридцать! Двадцать кетцалей на двоих, плиииииииииз»! В итоге, наскребла им в кошельке то, что у меня было. И дала. «Больше не дам, не просите. Мне еще за лодку платить». Они поняли, что с меня больше не возьмешь, с недовольным видом забрали монеты и улетучились.
Обратно я ехала немного в испорченном настроении, думая про себя: «Что за жизнь? Даже дети не могут быть нормальными детьми, любопытными, естественными и простыми, а должны с десяти лет быть маленькими взрослыми, расчетливыми, постоянно ищущими выгоду и думающими о только деньгах. Но что с них возьмешь? Это не они такие, это жизнь такая».
Я вспомнила, что у Нельсона дырявые старые кроссовки огромного размера, в которых он ковыляет по своей деревне, и что они действительно с радостью ели купленную шоколадку, потому что, наверное, едят ее не каждый день. И, наверное, каждый вечер они приходят домой, и матери (если они и вправду у них единственные) спрашивают: «Ну что? Сколько заработали денег на пристани — много или мало?» — а они, наверное, говорят: «Немного! Мы потратили два часа на одну белую тетю, а она нам не дала ни копейки». Вот так они, наверное, сейчас думают про меня, и может быть в чем-то правы.
На следующий день я уезжала из Панахачеля в другое село — Сан-Педро, расположившееся у подножия большого одноименного вулкана. Маршрут у лодок вокруг озера один. И мы опять проезжали мимо деревни Сан-Маркос. Какие-то важные дамы с чемоданами попросили остановки здесь, и лодка причалила к берегу. На пристани уже ждали новых гостей мои старые друзья — Мигель и Нельсон. При виде лодки они стали в оживлении, как обезьянки, бегать по деревянному настилу и что-то деловито выкрикивать. Пока важные дамы приходили в себя, отряхивали костюмы и оглядывались по сторонам, один из мальчиков уже взвалил себе на спину огромный чемодан одной из женщин и был готов бежать с ним, куда угодно. Дамы смотрели на них и, видимо, были согласны такой помощи. Так и закончилось мое знакомство с двумя гватемальскими детьми. Через пять минут лодка отчалила в другую деревню, и я их больше никогда не видела.
